God save the 8059!
Название: игра на прочность
Фэндом: KHR|хроники Амбера
Пэйринг: Ямамото/Гокудера, Тсуна/Кёко
Рейтинг: R
Жанр: кроссовер, психология, игра, романс на грани флаффа, дэсфик
Ключ: "Один - самоназванный король Амбера. Второй, являющийся подлинным принцем, жаждет отобрать трон."
Дисклеймер: чужого не надо.
Саммари: погони в отражениях, колоды тронов, порядок и хаос, и, куда уж без нее, любовь. К оригиналу отношение имеет только местом действия, вканонно-амберских персов тут не встретить, не водятся.
(ключ обыгран своеобразно и радикально авторски, просьба не пинать, как умеем, так и творим Х))
читать дальше
Полночь, в Амбере все спокойно.
По тускло освещенному коридору проскользнула белая тень, и затихли в отдалении гулкие шаги ночного стражника.
На кровати под фалдами темно-багрового балдахина, среди шелковистых и атласных простыней, перебирая пальцами ровные ягоды чищенного винограда, с необъяснимой печалью в глазах, расположился ныне здравствующий и правящий король.
Рядом, покрывая складки простыней, разбросанные как ни попадя, легли козырные карты колоды, глядя в потолок прекрасными, но рисованными лицами. Один-единственный человек в центре среди этого хаотического хоровода. Король не был уверен, что сможет разобраться с этим в гордом одиночестве, но, перебирая в уме сподвижников, не находил ни одного достойного и достаточно преданного кандидата в помощники.
Это немного уязвляло королевскую гордость, но король находил силы смириться - временно, лишь на короткий миг затишья перед бурей - чтобы потом резко ударить по незащищенным тылам противника.
Противник, хоть и неказистый внешне, с удивлением, казалось бы, и долей растерянности взирал с карты на короля, словно сам не понимал, как попал в такой переплет.
Над Амбером сгустились фиолетовые тучи, отражаясь в низкой воде холодного моря, укрытого туманом по кромке берега, словно пышным курчавым мехом, серебристо-мягким и манящим. В небе застыли, перемигиваясь, косматые хороводы звезд, расходящиеся сотнями млечных путей во все стороны от Амбера, разбегаясь вслепую от острого шпиля королевского дворца, пронзающего молчаливый месяц.
Люди, похожие на тени, и тени, похожие на людей смешались в причудливом водовороте на улицах прекрасного Амбера, спеша по своим делам или не спеша никуда.
Темнела неприступная громада Арденского леса, укрытая надежной ночью в шуршащие лиственные одежды.
Король собрал колоду в одно. Сверху, нахально скалясь, лег козырь одного из самых непредсказуемых и взрывных противников.
Король не обольщался - несмотря на то, что вперед продвигается иная кандидатура, этот человек свою выгоду не упустит. Наверное, они все, из оппозиционных лагерей, считают, что король не видит дальше комнаты своих покоев, и верят, что можно морочить монаршью голову развесистыми цветными, как гирлянды, речами.
Король не слушал. Он знал, что несмотря на явное доминирование младшего из принцев, этот ход является не более, чем щитом, подставляющим самых бесполезных членов семьи под удар.
Королю не хотелось думать, что в семье остались люди, способные на такой плоский и беспринципный способ добычи власти, но приходилось признать, что тут, в Амбере, все возможно.
Тот, что скалится сверху, сверкая колючими глазами цвета незрелой айвы, мог все бросить к ногам своей гордости, лишь бы удовлетворить амбиции.
Но, в любом случае, вторжение начнется не завтра и не на этой неделе. Зная младшего принца достаточно, король предполагал, что тянуть с ударом будут до последнего, пока все силы подтянутся к точке прорыва.
Король вновь посмотрел на верхний козырь, пристально и внимательно, и подумал о том, что, не будь они врагами, наверное, им удалось бы подружиться, где-нибудь в ином Отражении, подальше от этого сумасшедшего мира.
Он раз за разом видел этот сон - развернутый до горизонта, изначальный и ровный, как шахматная доска, Путь. Они всегда стоят напротив друг друга - облаченный в доспехи, сияющий темным заревом рыцарь хаоса, с бесконечным веером масок, молниеносно сменяющихся на неподвижном лице. Ладони в черных шипастых перчатках сжимают рукоять меча, крестовина украшена витой лозой винограда, острие упирается в одну из огненно пылающих линий.
Дальше пути нет, но Путь не прекращен. Он сам - всполох огня, белого и злого, его пальцы сводит от напряжения - держать в ладонях всю тяжесть голодного пламени задача не из легких.
Один из старших принцев мог бы назвать такой сон экстримом. Наверное, попади он в такую ситуацию, ему бы не пришлось терзаться вопросами - он бы прошел, не заметив преград, заново перечертив Путь своим сияющим духом.
Младшему принцу приходилось несладко в сложившейся ситуации. Мягко говоря, он отчетливо понимал, что его используют как щит, но поделать с этим ничего не мог. Точнее, наверное, мог бы, но не прилагал никаких усилий, лишь глубже проваливаясь в паутину чужих замыслов и планов.
Он ощущал волю к жизни лишь тогда, когда его навещала младшая принцесса, светло-пламенная и мягкая, похожая на струящийся свет. После таких визитов он ощущал, что готов свернуть горы, но!.. Представив, сколько из-под этих гор ему придется выбираться одному, пасовал перед ударами судьбы и сдавался на милость старших братьев.
В некоторые особо просветленные моменты жизни, он жалел и радовался, что личной колоды козырей под рукой нет, потому что желание попасть обратно в Амбер накатывало тягучей ностальгической волной. Хотя бы поговорить с кем-нибудь из замка, коснуться ладонью бархатной обивки трона, всеми вместе сесть в обеденной зале.
Увы, вместо общих обедов и шуток, как в старые времена - горящие сны и чужая давящая на плечи воля, толкающая к судьбе, на которую он еще не готов.
Эти игры продолжали давить на виски, сдавливая голову подобно стальным обручам. Младший неприкаянной тенью слоняется по дому. Король заперся в Амбере и носа оттуда не кажет. Старшие принцы ворчат и призывают к атаке - иначе самозванца оттуда не выкурить. Хорошее слово, надо запомнить, это прекрасно относится ко всем крысам и врагам. За это стоит закурить.
Сигарета вместе с дымом разносит горечь и правду по венам. Он давно подозревал, но лишь в редкие минуты никотинового просветления осознавал в полной мере - они не победят. Даже если вывернутся наизнанку и зубами будут цепляться за потертые ступени в замок Амбера - они не удержатся. Этот бой, еще не начатый, сломается, как бумажный самолетик, упавший с вершин своего полета.
И дело не в трусости младшего или собственной нерешительности. Дело в короле, смотрящем с карты строго и чуть грустно, понимающим и прощающим взглядом. Против такого монарха сложно воевать хотя бы потому, что за ним - люди и любовь.
Одно дело - наставлять пушки на тирана и угнетателя, а другое - на почти святого повелителя.
Младший не зря грызет ногти и смотрит испуганными глазами - пусть его имя и звучит как имя следующего короля, трона ему не видать как своих ушей.
Игры престолов и престолы игр - все смешалось и рассыпалось, как карточный домик тонких обид, взаимного недопонимания, старой боли под запекшейся корочкой ран.
Стоит один раз ударить наотмашь - и события сорвутся с места, получив заряд эмоций - и полетят калейдоскопом города, отражения, карты и размен чужих жизней на перекрестках своих путей.
- Гокудера!- откуда-то из глубин дома донесся крик младшего.
Пришлось затушить недокуренную сигарету и встать.
За окном едва занималось утро, и они пока были в доме одни. Старшие ушли еще с вечера по своим, заговорщическим, делам. Колода безмолвствовала, укоряюще смотрел темными печальными глазами молодой король. Младшего под утро непременно посещала пара-тройка особенно красивых кошмаров.
- Звал?- он шагнул в незапертую спальню младшего, приблизился к кровати.
Растрепанный и недовольный пробуждением, младший уселся, поправив подушку, и без лишних слов обхватил брата за шею, обнимая.
Мягко погладив по спине это рыжее недоразумение, Гокудера отстранился и спросил, предвкушая новый взрыв паники:
- Что на этот раз?
- Что ты умер,- предельно честно ответил младший, сжав в кулаках одеяло.
Гокудера был совершенно не готов к такому развитию событий, и на миг ошеломленно взирал на брата, пытаясь сообразить, не разыгрывает ли Тсуна, но, судя по несчастным глазам, все было серьезно.
- Ну...умер я...и что?- как можно более независимо проговорил Гокудера, садясь рядом с младшим на кровать,- Меня убили?
- Угу,- Тсуна кивнул и отрешенно посмотрел в окно,- Он.
Гокудера не сдержал смешка, взлохматив рыжую макушку брата:
- А, это вообще-то предсказуемо, если не сказать, предусмотрено. Мы все там можем умереть, надо быть к этому готовым.
- И это я от тебя слышу...,- неверяще простонал младший,- Ну почему, почему мы не можем бросить это все?! Я не хочу никаких войн, никаких убийств!
- Потому что... потому что так правильно,- Гокудера снисходительно улыбнулся на обиженное выражение лица Тсуны,- Ты не должен сомневаться в том, что делаешь, иначе Путь уничтожит все вокруг. Только владелец Пути имеет право на трон, не так ли?
Подумав, младший со вздохом кивнул, покорно принимая чужие слова.
В очередной раз Гокудера подумал, что надо как-то изгнать из младшего эту преступную покорность, и в очередной раз осознал, что тогда им станет невозможно управлять.
Ни один из старших этого не позволит, да и не простит.
Оставалось надеяться на разумность короля. Нужно связаться с ним, пусть остальные принцы не поддержат такой вариант.
Младший улегся обратно, пытаясь заснуть. Гокудера покинул его комнату, вернувшись на кухню. Это отражение напоминало Амбер, и находилось довольно близко, чтобы улавливать дыхание истинного города, и от этого тут было легче существовать.
Достав из кармана колоду карт, Гокудера достал двумя пальцами козырь короля и вновь ощутил укол совести - колесо неотвратимой судьбы размажет всех участников конфликта, не спрашивая ни рангов ни имен.
Никому не сбежать.
Слабый зов карт настигал короля весь день, и он уворачивался от разговора, как мог, игнорируя попытки достучаться до себя.
Еще недавно, он бы с радостью принял предложенный вызов и поддержал разговор, надеясь уладить конфликт мирно. Он знал, что трон совершенно не интересует младшего, и тот повод сражаться, который неясной тенью пропечатывается в его глазах, может повернуть вспять все устремления. Если подарить ему принцессу и разрешить выбрать себе отражение по душе, младший больше не встанет на пути никогда, сосредоточившись лишь на защите своего мирка и дома.
Если бы этот вызов был от младшего!..
Король ковырнул вилкой в прожаренном мясном ростбифе, отложил столовый прибор в сторону и достал колоду из кармана.
Ближний друг и помощник младшего, надежная цепь, приковавшая его к путь на трон. В меру жестокий, в меру мягкий, цепкий, как плющ и такой же надоедливый, как сорняк.
Вызов от него не мог предвещать ничего хорошего, но, если потянуть за эту ниточку, то...
Встав, король решительно покинул обеденный зал, вызвав невольный шепот придворных за спиной.
Сейчас его больше волновал слабый пульс карты в руках, обычно такой прохладной, и неожиданно теплой и гладкой в этот момент.
Лишь в комнате, усевшись в кресло, король сосредоточился, успокаивая сердцебиение и дыхание. Нужно делать все спокойно, иначе ничего не выйдет.
Пульс карты не менялся, словно бы вызывающий не волновался вовсе, да и вообще, не думал о том, чем занимается.
Король пристально вгляделся в изображение, не принимая зов, а посылая встречный, обходя стороной дорожку чужих мыслей.
Это было слишком сложно, чтобы сдаться сразу же. Такие задачи лишь подстегивали, заставляя рыть зубами землю, но делать. Не сама победа, а процесс добычи выигрыша - вот что заставляло кровь пылать.
Но противник попался из тех, с которыми невозможно выиграть всухую. На пути одна за другой возникли двери, оплетенные цепями. Дорогу назад еще не отсекло, но отступить сейчас было слишком болезненно. Оставался еще один выход - принять зов - но это означало окончательный проигрыш.
Король стиснул зубы, пытаясь найти выход из ситуации, и неожиданно, словно воздушным эхом, раздался в голове знакомый голос:
- Из безвыходной ситуации выходов, как правило, несколько. Из ситуации с выходом - выход лишь один.
- Это было... неразумно.
- Почему бы тебе просто не сдаться, Ямамото?
- Ты весь день преследовал меня, чтобы предложить этот абсурд?
- Нет. Не только. Ты изменился ровно настолько, чтобы я осознавал, что нам не уйти от твоего меча.
- Это радует, что вы понимаете. Тсуну бы отпустили, он лишь под ногами путается.
- Думаешь, я не волнуюсь о младшем? Если бы не старшие, мне было бы плевать, что будет дальше. Оставлять трон Тсуне, не присматривая за Мукуро или хотя бы Кёей было бы весьма неразумно.
- От тебя я не ожидал таких слов.
- Ты был в Хаосе, Ямамото?
- А ты?
Карта оставалась теплой, значит, связь не прервалась. Просто повисло обоюдное молчание, разделяющее мир не хуже наточенного клинка.
- Там... жарко.
- Это делает сильнее, верно? Я хочу сам узнать, насколько сильнее ты стал.
- Ты сполна удовлетворишь свой интерес,- голос стал звеняще-азартным, таким привычным голосом из прошлого,- И пожалеешь, что не сдался! Я размажу тебя по стенам!
- Ты ведь рассчитываешь на пороховой порошок из Авалона, верно, Гокудера?
Снова молчание. Потом - слегка заходящийся весельем смех:
- Ты все такой же, тупой Ямамото!
Король чуть улыбнулся, почувствовав волну привычного тепла, разрастающегося изнутри от сердца.
- Я хотел сказать...
- Лучше заткнись и послушай сам! Младший получит этот трон, так что лучше сразу поднимай свой зад и двигай в направлении Хаоса обратно!
Король рассмеялся и резко ответил:
- Не дождешься.
- Приятно знать, что хоть твое упрямство не теряется среди слоев всех отражений...
Карта похолодела в руках, и в по лицу пробежался легкий вкрадчивый ветерок.
С минуту посмотрев на застывшее лакированное изображение брата, король убрал карту обратно в колоду и закрыл глаза.
В этом отражении тоже был старый ветхий маяк, с позеленевшими от времени камнями, с монолитностью стен, забирающихся вверх, целеустремленность стрелы, выпущенной в небо.
Так совпало, что младшие принц и принцесса любили это место во всех мирах, отраженных от Амбера.
- Когда все закончится, мы непременно будем любоваться Ребмой в лучах заходящего солнца, сидя на берегу...,- смущенно проговорил младший, запинаясь и краснея.
Текст, написанный на клочке бумаги, был заучен наизусть, но все равно эмоции и природная нерешительность брали верх, заставляя руки подрагивать, а щеки - нестерпимо пылать от стыда.
Принцесса мило улыбнулась, словно не замечая оговорок и растерянности младшего брата, и обернулась к морю, придерживая ладонью разлетающиеся от ветра волосы.
- А разве это закончится, Тсуна?.. Иногда мне кажется, что это все бесконечно, как наши отражения в воде...
- Закончится,- уверенно кивнул младший, почувствовав слабый пульс пламени в сердце,- Я это сделаю!
- А чем плохо то, что сейчас происходит? Ты опять молчишь, и прячешь от меня все важное... Тсуна, я ведь не хрустальная, я не разобьюсь, если ты расскажешь мне правду.
- Я...,- младший с тревогой посмотрел на принцессу,- Я хочу, но это не моя тайна!
- Почему мы должны сражаться против Ямамото, почему Гокудера снова сменил отражение, сбежав на тренировки, почему остальные игнорируют тебя?
- Ну, для Кёи сложно представить другое поведение, верно?- Тсуна натянуто рассмеялся, вспоминая бесконечные тычки и зуботычины от старшего брата.
Кёко грустно улыбнулась. Золотой невод тянулся по воде, проваливаясь в хрустальные глубины размытыми сияющими тенями, искрами, водоворотами света. Ребма сияла, впитывая лучи заходящего светила, и хрусталь точеных стен окрашивался красками тепла. От земли тянулась прохлада и сырость, воздух зазвенел, и наполнился криком чаек, кружащих над камнями. Волны с ритмичным шумом биения сердца накатывали на берег, умиротворяя. Кёко, воздушная, как фея, была соткана из солнца.
- Кто придумал войну?..- с непередаваемой тоской выдохнула принцесса, кутаясь в расписную шаль,- Почему мы должны ненавидеть друг друга...
- Это моя ошибка,- неслышно пробормотал Тсуна, чувствуя себя совсем жалко, потому что даже Кёко не плакала, а его пробивало на слезы.- Пойдем домой, пока Рёхей не разволновался.
- Старший брат,- Кёко улыбнулась и кивнула.
Тсуна вел ее домой, придерживая за руку, и это было нечто вне войны, совсем иное и далекое, как солнечные пузыри, плывущие в воде, радужные пузыри, наполненные спокойствием и дыханием моря.
Гокудера, придерживаясь за стену, шел домой, роняя в черную ночную траву тяжелые, словно масляные, капли крови, лоснящеся блестящие в тусклом свете фонарей.
Левая рука плетью свисала вдоль тела, пальцы не откликались, локоть онемел. Перелом, наверное.
Боли Гокудера не чувствовал, торжества тоже. Озабоченность будущим шипастой кованой стеной встала перед ним, обязывая что-то делать, куда-то стремиться и кого-то спасать.
В голове стоял клубок перепутанных мыслей без начала и конца, сплошь свалянных в узлы. Надо спасать Тсуну, надо вернуть Ямамото, нужно убить Ямамото, нужно выгнать Тсуну в отражения.
Источник конфликта, столь тщательно скрываемый и столь яростно разжигаемый даже не в том, что такой простой, как лист бумаги, Ямамото сумел увести трон, а в том, что время меняется.
Великие часы не стоят на месте, мгновенья жизни, перекрученные и сцепленные в неразрывные цепи, исчезают во мгле, чтобы не вернуться никогда.
Однажды после поездки в Хаос Ямамото вернулся...не такой.
Это было больше похоже на ледяной ливень посреди лета, холод его улыбки пугал и злил одновременно, и пальцы сами сжимались в кулак, требуя хорошей драки.
В ту же ночь все изменилось. Логрус и Путь вступили в новый конфликт, и пролилась древняя кровь королей на каменные плиты Амбера.
Ни минуты не колеблясь, Гокудера вытащил Тсуну из замка и вытащил за пределы Амбера, скрывшись среди отражений.
Потом, в разное время, но неуклонно, к ним присоединилась вся семья, даже неразговорчивый и колючий еж Кёя, конфликтовавший абсолютно со всеми, бросил свой флот и каким-то таинственным образом затесался в ряды братьев и сестер.
А потом каким-то совсем уж мистическим слухом облетел Амбер, что началась неявная война между королем и кровными принцами.
Вероятно, без тумана близнецов Мукуро и Курому тут не обошлось, но Гокудера не хотел об этом думать. У него был лишь один приоритет в жизни - сила - и все остальное просто отталкивалось от этого, имея в корнях простую систему важности: либо да, либо нет.
А еще в груди свернулась тяжелая ядовитая змея страха, что было совсем уж нехарактерно для Гокудеры. Страх, опаска, размышления о правильности - это минуло взрывного брата Тсуны стороной, выбрав своим вместилищем характер младшего. Но Гокудера боялся, и сам себе не хотел признаваться, что боится.
Не сдержавшись, он отправился в Хаос - после Ямамото, просто чтобы узнать, можно ли там стать сильнее, чтобы выбить дурь из головы брата.
Это было похоже на всеохватывающий огонь, непрерывно обтекающий тело, и проникающий куда-то в сердце и разум, наполняющий резкой паникой и сухой ясностью сознание. Мир катился куда-то в тартарары, и пейзажи сменялись с такой скоростью, что сливались в одну полосу бесконечного северного сияния над бездорожьем этого выжженного дотла места.
Пламя принимало разные формы и лица, обвивало горячими руками и шептало на ухо пошлые сладкие фразы, вызывая дрожь в коленях от таких смелых желаний и слов.
Пот шипел и вскипал на коже, испаряясь и оставляя алые волдыри боли, и казалось, что ты начинаешь гореть заживо, навсегда оставаясь в этой адской бездне.
Где-то в потоке беспамятного бреда Гокудера вдруг заметил, что идет по дороге, и эта дорога течет и меняется под ногами, и он сам меняется вместе с ней. Вопросы всплывают в уме, преследуя и хватая клыкастыми словарными пастями, и он отвечает, не меняя себя, и, сбрасывая вопросы как ветхую кожу, идет дальше.
В центре урагана, где воцарилось затишье, Гокудера понял, что обрел что-то важное и необходимое, как дыхание, и это тяжелое тревожное понимание кованой цепью обернулось вокруг сердца, стянув и заперев под собой все порывы, желания и мечты.
Он захотел разбить Амбер и уничтожить Путь, полить его кровью семьи, и в тот же миг он испугался своих желаний, это было выше него - причинить вред семье.
Гокудера мог взрываться, кричать, размахивать руками и спорить до умопомрачения, бить Ямамото книгами по пустому затылку, ехидствуя, что, может, хоть при таком способе кусочки информации перейдут в мозг тупого братца.
В этот момент случилось второе озарение, и цепь, сковавшая сердце, лопнула, разлетевшись морем огненных искр, и Гокудера четко осознал, что бывшие светлые дни семьи не вернутся никогда.
То, что осталось пеплом печали осело на душу, добавив горьких складок в уголках губ и морщинок меж бровей.
Конец семьи для Гокудеры был равен концу Амбера, и он забил свои страхи и прозрения глубоко в подсознание, избегая даже думать об этом.
Неважно как и неважно, что думают старшие, он не остановится, пока не вернет тупого брата Ямамото обратно в семью, потому что это имеет значение не только для Тсуны.
Младший, опечаленный событиями, раз и навсегда решил, что это его вина - ведь это он послал Ямамото в ту поездку в Хаос. Младший - простой, как бракованная монетка. Какой стороной ни кинь - выйдет одно и тоже.
Гокудера знал, что должен защищать младшего, хотя бы от его собственных угнетающих мыслей, и стремился обратно в Амбер. Все они были неразрывно связаны с этим миром, истинное отражение притягивало их как магнит, зачаровывая своими изящными шпилями, поражая размахом архитектурного вольнодумия, пригвозживая к лазури неба, окрашивая его королевской пурпурной кровью на ое буйствующего заката.
Красивее Амбера нет места нигде, и каждый из них хоть в тайне, но тосковал по дому.
Гокудера понимал, что Хаос изменил Ямамото, и что тот просто не справился с этим в одиночку, ему не хватило сил, и Гокудера чувствовал закипающую обиду-злость: как можно быть таким слабаком! Как можно проиграть сгустку энергии, не имеющему даже формы в этом мире, только стелющемся узором под ноги.
Гокудера вновь сбежал от виноватого взгляда младшего, отправившись по отражениям, везде ввязываясь в драки, нещадно проверяя свою силу, испытывая свою прочность до последней капли воли.
Три ножевых, два перелома, несчетное количество синяков - воля оказалась крепче тела, и Гокудера был в какой-то мере доволен собой. Осталось только укрепить эту хлипкую основу из костей и мяса, чтобы она не подвела в самый ответственный момент.
Ах, да, еще надо проскочить домой как-нибудь мимо бдительного ока старших, чтобы не привлечь внимания Тсуны.
Наверное, вырубить Ямамото в одиночку - и то более выполнимая задача.
Король предавался меланхолии, рассматривая портреты своих братьев и сестер, изображенных на картах. Козыри загадочно поблескивали в отсветах каминного пламени, и казалось, что вся семья вместе, подмигивает и валяет привычного дурака.
Виноград таял на губах, и, кажется, Ямамото начал понимать, за что его так любил один из приближенных отца. Карты, перемешавшись, вновь замерли в руках. В середине, как обычно, оказался козырь взрывоопасного Гокудеры.
Он был совсем не таким опасным, как Кёя или близняшки Мукуро-Курому, но головной боли создавал в разы больше и организованнее.
А еще он был самым близким в прошлом, и человеческая сущность вместе с королевской кровью давали о себе знать, тянулись к этому принцу, пытаясь вернуть что-то ушедшее безвозвратно.
Память, беспринципная тварь, с садизмом палача подкидывала в огонь сожалений новые и новые моменты прошлого: прогулки всеми, посиделки в главной зале, игры в создание самого красивого отражения, первые драки за одну и ту же девушку, и первые поцелуи - тайком друг от друга, чтобы потом похвалиться в собственной смелости.
Теперь, когда нити прошлого порвались с хрупким звоном, время остановилось, и жизнь потеряла часть привлекательности. Все стало "не так". Нет, сожалеть не приходилось - работа над бумагами, прошениями, рассмотрениями жалоб и прочая придворная круговерть сжигала большую часть дня и вечера.
Ночь же оставляла короля наедине с мыслями и переживаниями. Та ледяная броня, в которую Хаос погрузил его сердце, начинала потихоньку оттаивать, и вместе с этим приходило понимание ужаса, сотворенного своими руками, и только король порывался опустить руки и сдаться на милость семьи, как что-то внутри упиралось, излучая холод, и вставало в горле ледяным комком, и мир вновь обретал ровные синие тона. Семья теряла отточенную остроту клинка, и прошлое пряталось по углам, шелестя тенями и платьями.
Ямамото понимал каким-то шестым чувством, силой крови, что партия, разыгранная между Хаосом и Путем уже близится к завершению и все ставки сделаны, осталось лишь вскрыть карты.
У кого окажется флэш-ройал, тот и прав. Гокудере бы понравился такой ответ.
"Ты меня слышишь, Гокудера?"
В мире, где он завис, плескались в синеве неба десять разномастных солнц, маленьких и крупных, цветных, как детские карамельки, и таких же притягательных.
"Где ты?"
Ветер шепчет следами по песку - "везде".
"Найди".
Это еще одна игра, древняя, как Амбер, и такая же притягательная.
В этом мире пляшут горизонты, и земля вращается с головокружительной быстротой, и тут нельзя задерживаться. Они бегут по отражениям, снимая слой за слоем, виток за витком, один догоняет второго, или наоборот, это естественный порыв.
Гокудера не любит убегать или прятаться, но этот случай - особенный. Ямамото считается, что гонится за ним, а на самом деле Гокудера ловит Ямамото.
По барханам скатывается буран красного песка, и мир листается страницей книги, перешагивая в дымку спящей прерии, в логово львов и влажной травы по колени.
Горы изменяются, приобретая прямоугольную форму, и вписываясь в стандартную евклидову геометрию, и вокруг расстилается сияющий огнями город.
"Нашел",- стучит сердце.
Тот, кто жил в этом измерении, донельзя похожий, с такой же бесшабашной улыбкой и слетающей крышей, был убит вместо своей истинной формы, чтобы удовлетворить чужую жажду крови.
Ямамото мечется, пытаясь освободиться от гнета цепей, они рвут и тянут в разные стороны. В такой миг забываешь, что самое важное это колкие глаза цвета незрелой айвы, в которых видна и насмешка и поддержка. Понимание, что он не стал бы разрываться и мучиться в неизвестности, бьет под дых соленым морским ветром, и мир вновь вращается калейдоскопом, спеша по четким пылающим следам, оставленным Гокудерой.
Тонкие лепестки миров расходятся по швам, пробитые двумя четкими пулями в сердце. Амбер принимает финальный этап погони, и игра близится к завершению. Пристань, темная вода, плещущая водой как руками утопленников, запах рыбы и водорослей. Под ногами скрипят рассохшиеся доски, и воздух доносит чужое дыхание эхом собственного.
Тот, что так долго оставался лишь картинкой в колоде, стоит напротив, и слова стрянут в горле, и уже не хочется убивать.
Чего стоит просто сесть рядом, спокойно обсудить ситуацию - как, как они, братья, до такого дошли?! Ведь они должны защищать Тсуну, держать в руках Амбер, сотворять реальности для кого-то, кто пройдет по ним потом, держа огонь в руках.
Кажется, Гокудера тоже не понимает, как оказался втянут во все это. На его скуле - подживающий синяк, а левая рука покрыта бинтами. Он смотрит с горькой и злой печалью, словно зная, что должен сделать, но не решаясь на этот шаг.
Вообще, это было бы смешно, если бы не было так грустно - мир, наверное, сошел с ума, если Гокудера вдруг заболел нерешительностью.
А вот самому Ямамото совсем не до смеха. Один шаг между ними преодолен с легкостью и грациозностью хищника, настигающего добычу.
Отступать некуда - сзади лишь вода, залитая белой лунной дорожкой.
Свет и тень мешаются в палитре полночи, и синие густые мазки ложатся на небо, и пурпур красит кромку леса, вычерчивая макушки гор. Дышать просто, и голова кругом от какого-то нового, до этого не испытанного чувства.
С хрустом ломающегося льда рушится чужая воля, и откуда-то взявшаяся решительность позволяет коснуться неподатливых губ. Поцелуи с Гокудерой - это тоже борьба за первенство. Даже тут он не расслабляется, привычно худой и угловатый, как вечный подросток, и откровенный в своих желаниях. Гокудера не из тех, кто ходит вокруг и около. Он злой, кусучий и дикий, как кот из Арденского леса. Поймать его можно разве что на слабо, и тогда он расшибется об стену, но докажет, что справится.
Признание чьей-то власти над собой - для Гокудеры это непривычная роскошь и совсем уж дикость - потому что разделять и властвовать вдруг решил Ямамото.
Теплый.
Гокудера не сопротивляется..ну, так, не сильно, пара тычков в живот почти не ощутимы, а бинты и боль на лице дают знать о себе.
Ямамото утягивает Гокудеру вниз, не переставая целовать, теряя нити реальности. Доски скрипят от поспешных неловких движений. Грудь и левое плечо Гокудеры темны от синяков и ссадин, и он шипит, когда Ямамото, словно почувствовав, что сегодня "можно", проводит языком по ноющим ранам. Слабый привкус крови пьянит, и в голове становится невесомо-пусто. Вся тяжесть скапливается внизу живота, нагнетая темный тягучий жар желания. Гокудера, бессовестный кот, трется бедрами, словно так просто выпутать его из этих грубых штанов и хитрых защелок на ремнях. Глаза пристально и хищно следят за движениями пальцев, словно выжидая, когда появится момент, чтобы клыки впились в чужое горло.
Ночь выкладывает из звезд белые мандалы, воспевая на языке жгучего Востока страстные сказки о любви, и песок сыплется в часах Вечности, смешиваясь с пролитой кровью.
У Гокудеры сухая кожа, солоноватая на вкус, и очень чуткая к чужим касаниям. Он хрипло и сдавленно стонет, ощущая беспорядочные поцелуи Ямамото, и изумленно охает, поняв, что останавливаться тот не собирается, и здоровой рукой сжимает в пальцах горсть черных волос. Сила проявлена слишком поздно, потому что теперь доминирует не он. Ямамото лижет и целует, дразня мягкими прикосновениями, и эта нежность слишком давит на виски. Тому, кто ожидал грубой власти, остается лишь до крови кусать губы и медленно сходить с ума, плавясь под неумелыми, но такими уверенными ласками.
Гокудера хочет врезать слева, но, как назло, рука в бинтах, и не слушается. Это снова больше бой, чем любовь.
Под коленями оказываются неровные шершавые доски, ладони упираются в холодное влажное от морских брызг дерево. Ямамото, кажется, пытается свести с ума, щекоча горячим языком ягодицы. Гокудера нетерпеливо шипит, прогибается, почти припадая к доскам пристани. Эти редкие моменты подчинения больше похожи на бунт, и, поцеловав меж упругих крепких ягодиц, Ямамото наконец отстраняется и расстегивает свои штаны. Гокудера замирает, поглядывая недовольно и подозрительно из-за арки локтя, и его губы шевелятся, что-то бормоча.
Ожидаемая боль приносит облегчение обоим. Все как прежде - хотя и более интимно - между ними. Ямамото снова становится как растерянный ребенок, боясь причинить вред, но не желая останавливаться. Гокудера привык ломать тело, и боль для него почти родная сестра. Еще одна стена взаимного недопонимания, которая дает трещину. Ямамото двигает бедрами, и Гокудера рвано всхлипывает, подаваясь навстречу. Чем бы это не являлось, любовью назвать такое было сложно.
С момента финиша не было сказано ни слова. Гокудера застонал, прижимаясь лбом к руке, чувствуя, как жар расходится волнами по телу, сжигая изнутри. Он ощущал Ямамото, знал, что тот сделает и где коснется, и реагировал с той открытостью, что часто пугала. От запаха разгоряченных тел шла кругом голова.
Мысли скакали как цветные картинки пустыни Наска, высеченные в голове - погоня, игра, ночь, любовь. Одно не вязалось с другим, но являлось абсолютно и непогрешимо истинным.
Гокудера стонал от удовольствия, шипел и требовал что-то от Ямамото. Король был на грани нервного срыва и оргазма.
Что-то запретное, пусть и сладкое, упало ему сегодня в руки, и этот плод истекал соком и ядом.
Вскрикнув чуть громче и тоньше, чем прежде, Гокудера резко дернул бедрами и замер, задрожав. Король получил разрядку секундой позже, почувствовав, как горячая узость родного тела обхватывает его плоть.
Далее шло молчание. Одежда, неловкие и угловатые касания, которые Гокудера с упорством отвергал, и которые Ямамото не спешил дарить.
Вроде бы нужно что-то сказать, но слова стынут в горле. Гокудера, настороженный и готовый взорваться в любую минуту, с опаской приближается к королю и вырывает у него последний поцелуй. Губы пахнут виноградом, и это совсем не то чувство, которое хотелось бы запомнить Гокудере.
Ямамото совершенно растерян. Он не хотел заканчивать вот так, сумбурно и наперекосяк, и этот дикий секс, и что-то запредельное рядом с ним... Сказать что-то?
Дикий кот прижал уши и оскалил клыки. Он сейчас готов к атаке, но предпочтет сбежать, чтобы подумать наедине. Ямамото помнил эту привычку, и Гокудера не разочаровал его. Движение отражений было почти незаметным, лишь миг - и желтыми искрами тлеющего пламени осыпалась воронка мерцающего ухода.
Гокудера ушел, оставив после себя растрепанную книгу чувств с вырванными листами.
Вернувшись в замок, Ямамото еще раз все обдумал, оглушенный произошедшим, и понял, что был неправ. Они не занимались сексом. Секс - это что-то из науки, холодное и щелкающее кнопками, как рулеткой. Любовь - через боль и борьбу. Наверное, это единственный доступный Гокудере метод любви и подчинения.
Оставалось верить, что он не вычеркнет этот вечер из памяти, и не станет винить кого-то в произошедшем. Хотя почему не станет... Вздохнув, король завернулся в одеяло, почувствовав навалившуюся на плечи тяжесть длинного дня-пути. Если это Гокудера, то винить он будет, и непременно - Ямамото.
В ту ночь младший не спал и лежал, глядя на звезды в окне, предаваясь привычным и родным размышлениям о собственной никчемности. То, что все за него решают братья, не обсуждалось и вообще не являлось вопросом для обсуждений. Раньше Тсуна принимал это как должное, он и до их пор воспринимал такое отношение к себе как единственно верное. Но Кёко... Ради нее Тсуна был готов измениться хоть во все стороны света разом.
И сегодня плотина прорвалась. Тсуне перехотелось быть пешкой в руках старших братьев, и он не хотел выслушивать утешения и уверения Гокудеры, что все будет хорошо, хотя по наглым зеленым глазам видно - ничего не хорошо и ничего уже не будет.
Поворочавшись, Тсуна так и не нашел ответа на терзающие вопросы. Гокудера, долечивающий переломы, спал в соседней комнате. Будить его не хотелось, да и видеть тоже.
Вернувшись пару дней назад из очередного пробега по отражениям, Гокудера замкнулся в себе, как ракушка, и перестал общаться с окружающими. Для него это было вполне нормально, но создавало проблемы для младшего, вынужденного решать все проблемы вместо депрессирующего помощника.
Наконец, не выдержав внутричерепного давления бесполезных мыслей, Тсуна встал с кровати, накинул поверх пижамы халат и вышел на кухню, налил себе стакан воды прямо из-под крана.
Пока по горлу лилась обжигающе холодная жидкость, в голове Тсуны зрел простой, но гениальный план. Он не обольщался на счет своих сил, но знал, что это вполне ему по плечу.
Ему - и Кёко.
Она тоже не спала, может, седьмым чувством света уловив, что с младшим все не в том порядке.
Он молча накинул ей на плечи халат и взял за руку. В этот миг отражения сместились, и тонкие линии слоев раз за разом замельтешили перед глазами. Кёко молчала, словно знала, что так и будет. Тсуна наблюдал за мирами, как за листами книги, разыскивая ту самую фразу-строчку, ради которой пустился в путь. Это было одним из самых близких пластов к Амберу. Тяжелые плотные края мира почти не поддавались, но такие маленькие и невесомые, они могли проскользнуть в любую щель.
Все громады вокруг давили и пугали, но Тсуне было некуда отступать. Чем дальше от Амбера, тем проще и безболезненней работать с отражениями. Самые близкие слои были тяжелы и неподъемны, как огромные часовые механизмы, размеренно вращающие шестеренки.
Кёко крепче сжала ладонь младшего, словно обещая помочь. Тсуна был готов все снести на своем пути, лишь бы эта светящаяся ладошка никогда не покидала его пальцев.
Наверное, Гокудера или Ямамото без проблем бы догнали его и вернули обратно. Но Ямамото теперь чужой и непонятный, сошедший с ума и лакированных картинок из книги про дальние миры. А Гокудера... Гокудера поймет и не станет его ловить. Гокудера сам знает, что ему делать. Шахматное поле потеряло одну из ключевых фигур, пусть и самую слабую. Теперь остается лишь бездумно атаковать, надеясь, что хоть один удар но достигнет цели.
Взгляд Кёко был сосредоточен. Наверное, она смотрела в то будущее, куда они сбегали от рутинных обязательств.
Побег - это слабость. Но кроме побега у Тсуны не было ни одного варианта.
- Мы справимся,- впервые за ночь прошептала Кёко, и невесомо ступила на траву, укрывшую поляну, где они оказались.
Атмосфера была той еще. Рвать глотки и пускать кровь - вот так. Гокудера ушел.
Братья и сестры, обеспокоенные потерей центрального козыря в лице младшего, сцепились между собой. Тсуна, трусливый и опасливый, был той силой, что могла объединить их всех в одну семью, но без Тсуны, улепетнувшего от ответственности, эта лодка затонула из дрязг и ссор.
Гокудера тоже сбежал, только он сбежал по-особенному, туда, куда ему виднее. Дворец Амбера сиял янтарем крыш и рассветное солнце купало его в лучах, лаская трепетным нежным огнем, и небо сияло белыми облаками как чешуей серебристой рыбы, и весна читалась на любом лице.
Гокудера даже не умел делать вид, что проигрывает. Это было проблематично, но даже повиснув, как распятый бог одной из религий отражений, между двух стражников, Гокудера не мог выглядеть проигравшим.
Ямамото появился как черт из табакерки, и стражники исчезли послушными тенями.
Под глазами Ямамото залегла тревога.
- Как это воспринимать?
- "Я сдаюсь"?- ухмыльнулся Гокудера, потирая ноющие запястья,- Я всего лишь зашел в гости.
- О той ночи...
- Какой еще?- дернул плечом Гокудера, моментально потеряв самообладание,- Заткнись, тупой! Ничего не было, тебе просто приснилось!
Ямамото улыбнулся с долей облегчения - Гокудера есть Гокудера, его не переделать. Подошел и сел рядом, посмотрев на линию гордого подбородка и острого носа. Как всегда, на щеке был наклеен пластырь, и подживал новый синяк. Порой дикий кот просто не знал, когда надо останавливаться.
- Тсуна сбежал,- как ни в чем не бывало сообщил Гокудера и непринужденно рассмеялся,- Ожидал такой финт?
- Правда?- удивленно переспросил Ямамото и коснулся пальцами плеча брата,- Совсем сбежал?
- Совсем,- кивнул Гокудера, резко оборачиваясь, и выхватывая из-под бинтов на левой руке плоский узкий стилет. Ямамото вскинул руку в защитном жесте, но Гокудера целился не в лицо и не в грудь. Кривой удар, похожий на одну из быстрых атак Ямамото - со сменой рук - в шею. Брызнула кровь, густой алый фонтан под давлением в 120 на 80.
Гокудера отрывисто выдохнул, словно боясь пошевелиться, и опустил взгляд. На животе расплывалось темное пятно, кровь сочилась из раны, стекая аккуратными ровными струйками за пояс черных штанов. Рука Ямамото на рукояти кинжала дрожала.
- Я бы и так сдох,- хмыкнул Гокудера, чувствуя головокружение и слабость в ногах,- Думаешь, мне бы дали пронести оружие?..
Левая рука, вновь повисшая плетью, зияла на запястье темной кровавой раной. Стоило представить, как без колебаний рука рассекает кожу, отодвигает мышцы и отделяет от костей, вводит узкое лезвие и притягивает кожу обратно, закрывая разрез. Как ноет и пульсирует рука, и как болезненно было перенести стальной захват стражника на запястьях...
Ямамото почти не дышал. Кровь теплая, на руках и на шее. В последний миг, он просто хотел прикоснуться к близкому теплу, но перед глазами тоже стояла кровь. Почему...почему он хотел это разрушить? Зачем ударил в ответ?..
Слова как искры, срывались с губ и поднимались вверх, растворяясь во всепрощении небес, превращаясь в сияние вечного Амбера, становясь частью Пути и порядка.
Эту партию Хаос проиграл. Шах и мат.
Фэндом: KHR|хроники Амбера
Пэйринг: Ямамото/Гокудера, Тсуна/Кёко
Рейтинг: R
Жанр: кроссовер, психология, игра, романс на грани флаффа, дэсфик
Ключ: "Один - самоназванный король Амбера. Второй, являющийся подлинным принцем, жаждет отобрать трон."
Дисклеймер: чужого не надо.
Саммари: погони в отражениях, колоды тронов, порядок и хаос, и, куда уж без нее, любовь. К оригиналу отношение имеет только местом действия, вканонно-амберских персов тут не встретить, не водятся.
(ключ обыгран своеобразно и радикально авторски, просьба не пинать, как умеем, так и творим Х))
читать дальше
Полночь, в Амбере все спокойно.
По тускло освещенному коридору проскользнула белая тень, и затихли в отдалении гулкие шаги ночного стражника.
На кровати под фалдами темно-багрового балдахина, среди шелковистых и атласных простыней, перебирая пальцами ровные ягоды чищенного винограда, с необъяснимой печалью в глазах, расположился ныне здравствующий и правящий король.
Рядом, покрывая складки простыней, разбросанные как ни попадя, легли козырные карты колоды, глядя в потолок прекрасными, но рисованными лицами. Один-единственный человек в центре среди этого хаотического хоровода. Король не был уверен, что сможет разобраться с этим в гордом одиночестве, но, перебирая в уме сподвижников, не находил ни одного достойного и достаточно преданного кандидата в помощники.
Это немного уязвляло королевскую гордость, но король находил силы смириться - временно, лишь на короткий миг затишья перед бурей - чтобы потом резко ударить по незащищенным тылам противника.
Противник, хоть и неказистый внешне, с удивлением, казалось бы, и долей растерянности взирал с карты на короля, словно сам не понимал, как попал в такой переплет.
Над Амбером сгустились фиолетовые тучи, отражаясь в низкой воде холодного моря, укрытого туманом по кромке берега, словно пышным курчавым мехом, серебристо-мягким и манящим. В небе застыли, перемигиваясь, косматые хороводы звезд, расходящиеся сотнями млечных путей во все стороны от Амбера, разбегаясь вслепую от острого шпиля королевского дворца, пронзающего молчаливый месяц.
Люди, похожие на тени, и тени, похожие на людей смешались в причудливом водовороте на улицах прекрасного Амбера, спеша по своим делам или не спеша никуда.
Темнела неприступная громада Арденского леса, укрытая надежной ночью в шуршащие лиственные одежды.
Король собрал колоду в одно. Сверху, нахально скалясь, лег козырь одного из самых непредсказуемых и взрывных противников.
Король не обольщался - несмотря на то, что вперед продвигается иная кандидатура, этот человек свою выгоду не упустит. Наверное, они все, из оппозиционных лагерей, считают, что король не видит дальше комнаты своих покоев, и верят, что можно морочить монаршью голову развесистыми цветными, как гирлянды, речами.
Король не слушал. Он знал, что несмотря на явное доминирование младшего из принцев, этот ход является не более, чем щитом, подставляющим самых бесполезных членов семьи под удар.
Королю не хотелось думать, что в семье остались люди, способные на такой плоский и беспринципный способ добычи власти, но приходилось признать, что тут, в Амбере, все возможно.
Тот, что скалится сверху, сверкая колючими глазами цвета незрелой айвы, мог все бросить к ногам своей гордости, лишь бы удовлетворить амбиции.
Но, в любом случае, вторжение начнется не завтра и не на этой неделе. Зная младшего принца достаточно, король предполагал, что тянуть с ударом будут до последнего, пока все силы подтянутся к точке прорыва.
Король вновь посмотрел на верхний козырь, пристально и внимательно, и подумал о том, что, не будь они врагами, наверное, им удалось бы подружиться, где-нибудь в ином Отражении, подальше от этого сумасшедшего мира.
Он раз за разом видел этот сон - развернутый до горизонта, изначальный и ровный, как шахматная доска, Путь. Они всегда стоят напротив друг друга - облаченный в доспехи, сияющий темным заревом рыцарь хаоса, с бесконечным веером масок, молниеносно сменяющихся на неподвижном лице. Ладони в черных шипастых перчатках сжимают рукоять меча, крестовина украшена витой лозой винограда, острие упирается в одну из огненно пылающих линий.
Дальше пути нет, но Путь не прекращен. Он сам - всполох огня, белого и злого, его пальцы сводит от напряжения - держать в ладонях всю тяжесть голодного пламени задача не из легких.
Один из старших принцев мог бы назвать такой сон экстримом. Наверное, попади он в такую ситуацию, ему бы не пришлось терзаться вопросами - он бы прошел, не заметив преград, заново перечертив Путь своим сияющим духом.
Младшему принцу приходилось несладко в сложившейся ситуации. Мягко говоря, он отчетливо понимал, что его используют как щит, но поделать с этим ничего не мог. Точнее, наверное, мог бы, но не прилагал никаких усилий, лишь глубже проваливаясь в паутину чужих замыслов и планов.
Он ощущал волю к жизни лишь тогда, когда его навещала младшая принцесса, светло-пламенная и мягкая, похожая на струящийся свет. После таких визитов он ощущал, что готов свернуть горы, но!.. Представив, сколько из-под этих гор ему придется выбираться одному, пасовал перед ударами судьбы и сдавался на милость старших братьев.
В некоторые особо просветленные моменты жизни, он жалел и радовался, что личной колоды козырей под рукой нет, потому что желание попасть обратно в Амбер накатывало тягучей ностальгической волной. Хотя бы поговорить с кем-нибудь из замка, коснуться ладонью бархатной обивки трона, всеми вместе сесть в обеденной зале.
Увы, вместо общих обедов и шуток, как в старые времена - горящие сны и чужая давящая на плечи воля, толкающая к судьбе, на которую он еще не готов.
Эти игры продолжали давить на виски, сдавливая голову подобно стальным обручам. Младший неприкаянной тенью слоняется по дому. Король заперся в Амбере и носа оттуда не кажет. Старшие принцы ворчат и призывают к атаке - иначе самозванца оттуда не выкурить. Хорошее слово, надо запомнить, это прекрасно относится ко всем крысам и врагам. За это стоит закурить.
Сигарета вместе с дымом разносит горечь и правду по венам. Он давно подозревал, но лишь в редкие минуты никотинового просветления осознавал в полной мере - они не победят. Даже если вывернутся наизнанку и зубами будут цепляться за потертые ступени в замок Амбера - они не удержатся. Этот бой, еще не начатый, сломается, как бумажный самолетик, упавший с вершин своего полета.
И дело не в трусости младшего или собственной нерешительности. Дело в короле, смотрящем с карты строго и чуть грустно, понимающим и прощающим взглядом. Против такого монарха сложно воевать хотя бы потому, что за ним - люди и любовь.
Одно дело - наставлять пушки на тирана и угнетателя, а другое - на почти святого повелителя.
Младший не зря грызет ногти и смотрит испуганными глазами - пусть его имя и звучит как имя следующего короля, трона ему не видать как своих ушей.
Игры престолов и престолы игр - все смешалось и рассыпалось, как карточный домик тонких обид, взаимного недопонимания, старой боли под запекшейся корочкой ран.
Стоит один раз ударить наотмашь - и события сорвутся с места, получив заряд эмоций - и полетят калейдоскопом города, отражения, карты и размен чужих жизней на перекрестках своих путей.
- Гокудера!- откуда-то из глубин дома донесся крик младшего.
Пришлось затушить недокуренную сигарету и встать.
За окном едва занималось утро, и они пока были в доме одни. Старшие ушли еще с вечера по своим, заговорщическим, делам. Колода безмолвствовала, укоряюще смотрел темными печальными глазами молодой король. Младшего под утро непременно посещала пара-тройка особенно красивых кошмаров.
- Звал?- он шагнул в незапертую спальню младшего, приблизился к кровати.
Растрепанный и недовольный пробуждением, младший уселся, поправив подушку, и без лишних слов обхватил брата за шею, обнимая.
Мягко погладив по спине это рыжее недоразумение, Гокудера отстранился и спросил, предвкушая новый взрыв паники:
- Что на этот раз?
- Что ты умер,- предельно честно ответил младший, сжав в кулаках одеяло.
Гокудера был совершенно не готов к такому развитию событий, и на миг ошеломленно взирал на брата, пытаясь сообразить, не разыгрывает ли Тсуна, но, судя по несчастным глазам, все было серьезно.
- Ну...умер я...и что?- как можно более независимо проговорил Гокудера, садясь рядом с младшим на кровать,- Меня убили?
- Угу,- Тсуна кивнул и отрешенно посмотрел в окно,- Он.
Гокудера не сдержал смешка, взлохматив рыжую макушку брата:
- А, это вообще-то предсказуемо, если не сказать, предусмотрено. Мы все там можем умереть, надо быть к этому готовым.
- И это я от тебя слышу...,- неверяще простонал младший,- Ну почему, почему мы не можем бросить это все?! Я не хочу никаких войн, никаких убийств!
- Потому что... потому что так правильно,- Гокудера снисходительно улыбнулся на обиженное выражение лица Тсуны,- Ты не должен сомневаться в том, что делаешь, иначе Путь уничтожит все вокруг. Только владелец Пути имеет право на трон, не так ли?
Подумав, младший со вздохом кивнул, покорно принимая чужие слова.
В очередной раз Гокудера подумал, что надо как-то изгнать из младшего эту преступную покорность, и в очередной раз осознал, что тогда им станет невозможно управлять.
Ни один из старших этого не позволит, да и не простит.
Оставалось надеяться на разумность короля. Нужно связаться с ним, пусть остальные принцы не поддержат такой вариант.
Младший улегся обратно, пытаясь заснуть. Гокудера покинул его комнату, вернувшись на кухню. Это отражение напоминало Амбер, и находилось довольно близко, чтобы улавливать дыхание истинного города, и от этого тут было легче существовать.
Достав из кармана колоду карт, Гокудера достал двумя пальцами козырь короля и вновь ощутил укол совести - колесо неотвратимой судьбы размажет всех участников конфликта, не спрашивая ни рангов ни имен.
Никому не сбежать.
Слабый зов карт настигал короля весь день, и он уворачивался от разговора, как мог, игнорируя попытки достучаться до себя.
Еще недавно, он бы с радостью принял предложенный вызов и поддержал разговор, надеясь уладить конфликт мирно. Он знал, что трон совершенно не интересует младшего, и тот повод сражаться, который неясной тенью пропечатывается в его глазах, может повернуть вспять все устремления. Если подарить ему принцессу и разрешить выбрать себе отражение по душе, младший больше не встанет на пути никогда, сосредоточившись лишь на защите своего мирка и дома.
Если бы этот вызов был от младшего!..
Король ковырнул вилкой в прожаренном мясном ростбифе, отложил столовый прибор в сторону и достал колоду из кармана.
Ближний друг и помощник младшего, надежная цепь, приковавшая его к путь на трон. В меру жестокий, в меру мягкий, цепкий, как плющ и такой же надоедливый, как сорняк.
Вызов от него не мог предвещать ничего хорошего, но, если потянуть за эту ниточку, то...
Встав, король решительно покинул обеденный зал, вызвав невольный шепот придворных за спиной.
Сейчас его больше волновал слабый пульс карты в руках, обычно такой прохладной, и неожиданно теплой и гладкой в этот момент.
Лишь в комнате, усевшись в кресло, король сосредоточился, успокаивая сердцебиение и дыхание. Нужно делать все спокойно, иначе ничего не выйдет.
Пульс карты не менялся, словно бы вызывающий не волновался вовсе, да и вообще, не думал о том, чем занимается.
Король пристально вгляделся в изображение, не принимая зов, а посылая встречный, обходя стороной дорожку чужих мыслей.
Это было слишком сложно, чтобы сдаться сразу же. Такие задачи лишь подстегивали, заставляя рыть зубами землю, но делать. Не сама победа, а процесс добычи выигрыша - вот что заставляло кровь пылать.
Но противник попался из тех, с которыми невозможно выиграть всухую. На пути одна за другой возникли двери, оплетенные цепями. Дорогу назад еще не отсекло, но отступить сейчас было слишком болезненно. Оставался еще один выход - принять зов - но это означало окончательный проигрыш.
Король стиснул зубы, пытаясь найти выход из ситуации, и неожиданно, словно воздушным эхом, раздался в голове знакомый голос:
- Из безвыходной ситуации выходов, как правило, несколько. Из ситуации с выходом - выход лишь один.
- Это было... неразумно.
- Почему бы тебе просто не сдаться, Ямамото?
- Ты весь день преследовал меня, чтобы предложить этот абсурд?
- Нет. Не только. Ты изменился ровно настолько, чтобы я осознавал, что нам не уйти от твоего меча.
- Это радует, что вы понимаете. Тсуну бы отпустили, он лишь под ногами путается.
- Думаешь, я не волнуюсь о младшем? Если бы не старшие, мне было бы плевать, что будет дальше. Оставлять трон Тсуне, не присматривая за Мукуро или хотя бы Кёей было бы весьма неразумно.
- От тебя я не ожидал таких слов.
- Ты был в Хаосе, Ямамото?
- А ты?
Карта оставалась теплой, значит, связь не прервалась. Просто повисло обоюдное молчание, разделяющее мир не хуже наточенного клинка.
- Там... жарко.
- Это делает сильнее, верно? Я хочу сам узнать, насколько сильнее ты стал.
- Ты сполна удовлетворишь свой интерес,- голос стал звеняще-азартным, таким привычным голосом из прошлого,- И пожалеешь, что не сдался! Я размажу тебя по стенам!
- Ты ведь рассчитываешь на пороховой порошок из Авалона, верно, Гокудера?
Снова молчание. Потом - слегка заходящийся весельем смех:
- Ты все такой же, тупой Ямамото!
Король чуть улыбнулся, почувствовав волну привычного тепла, разрастающегося изнутри от сердца.
- Я хотел сказать...
- Лучше заткнись и послушай сам! Младший получит этот трон, так что лучше сразу поднимай свой зад и двигай в направлении Хаоса обратно!
Король рассмеялся и резко ответил:
- Не дождешься.
- Приятно знать, что хоть твое упрямство не теряется среди слоев всех отражений...
Карта похолодела в руках, и в по лицу пробежался легкий вкрадчивый ветерок.
С минуту посмотрев на застывшее лакированное изображение брата, король убрал карту обратно в колоду и закрыл глаза.
В этом отражении тоже был старый ветхий маяк, с позеленевшими от времени камнями, с монолитностью стен, забирающихся вверх, целеустремленность стрелы, выпущенной в небо.
Так совпало, что младшие принц и принцесса любили это место во всех мирах, отраженных от Амбера.
- Когда все закончится, мы непременно будем любоваться Ребмой в лучах заходящего солнца, сидя на берегу...,- смущенно проговорил младший, запинаясь и краснея.
Текст, написанный на клочке бумаги, был заучен наизусть, но все равно эмоции и природная нерешительность брали верх, заставляя руки подрагивать, а щеки - нестерпимо пылать от стыда.
Принцесса мило улыбнулась, словно не замечая оговорок и растерянности младшего брата, и обернулась к морю, придерживая ладонью разлетающиеся от ветра волосы.
- А разве это закончится, Тсуна?.. Иногда мне кажется, что это все бесконечно, как наши отражения в воде...
- Закончится,- уверенно кивнул младший, почувствовав слабый пульс пламени в сердце,- Я это сделаю!
- А чем плохо то, что сейчас происходит? Ты опять молчишь, и прячешь от меня все важное... Тсуна, я ведь не хрустальная, я не разобьюсь, если ты расскажешь мне правду.
- Я...,- младший с тревогой посмотрел на принцессу,- Я хочу, но это не моя тайна!
- Почему мы должны сражаться против Ямамото, почему Гокудера снова сменил отражение, сбежав на тренировки, почему остальные игнорируют тебя?
- Ну, для Кёи сложно представить другое поведение, верно?- Тсуна натянуто рассмеялся, вспоминая бесконечные тычки и зуботычины от старшего брата.
Кёко грустно улыбнулась. Золотой невод тянулся по воде, проваливаясь в хрустальные глубины размытыми сияющими тенями, искрами, водоворотами света. Ребма сияла, впитывая лучи заходящего светила, и хрусталь точеных стен окрашивался красками тепла. От земли тянулась прохлада и сырость, воздух зазвенел, и наполнился криком чаек, кружащих над камнями. Волны с ритмичным шумом биения сердца накатывали на берег, умиротворяя. Кёко, воздушная, как фея, была соткана из солнца.
- Кто придумал войну?..- с непередаваемой тоской выдохнула принцесса, кутаясь в расписную шаль,- Почему мы должны ненавидеть друг друга...
- Это моя ошибка,- неслышно пробормотал Тсуна, чувствуя себя совсем жалко, потому что даже Кёко не плакала, а его пробивало на слезы.- Пойдем домой, пока Рёхей не разволновался.
- Старший брат,- Кёко улыбнулась и кивнула.
Тсуна вел ее домой, придерживая за руку, и это было нечто вне войны, совсем иное и далекое, как солнечные пузыри, плывущие в воде, радужные пузыри, наполненные спокойствием и дыханием моря.
Гокудера, придерживаясь за стену, шел домой, роняя в черную ночную траву тяжелые, словно масляные, капли крови, лоснящеся блестящие в тусклом свете фонарей.
Левая рука плетью свисала вдоль тела, пальцы не откликались, локоть онемел. Перелом, наверное.
Боли Гокудера не чувствовал, торжества тоже. Озабоченность будущим шипастой кованой стеной встала перед ним, обязывая что-то делать, куда-то стремиться и кого-то спасать.
В голове стоял клубок перепутанных мыслей без начала и конца, сплошь свалянных в узлы. Надо спасать Тсуну, надо вернуть Ямамото, нужно убить Ямамото, нужно выгнать Тсуну в отражения.
Источник конфликта, столь тщательно скрываемый и столь яростно разжигаемый даже не в том, что такой простой, как лист бумаги, Ямамото сумел увести трон, а в том, что время меняется.
Великие часы не стоят на месте, мгновенья жизни, перекрученные и сцепленные в неразрывные цепи, исчезают во мгле, чтобы не вернуться никогда.
Однажды после поездки в Хаос Ямамото вернулся...не такой.
Это было больше похоже на ледяной ливень посреди лета, холод его улыбки пугал и злил одновременно, и пальцы сами сжимались в кулак, требуя хорошей драки.
В ту же ночь все изменилось. Логрус и Путь вступили в новый конфликт, и пролилась древняя кровь королей на каменные плиты Амбера.
Ни минуты не колеблясь, Гокудера вытащил Тсуну из замка и вытащил за пределы Амбера, скрывшись среди отражений.
Потом, в разное время, но неуклонно, к ним присоединилась вся семья, даже неразговорчивый и колючий еж Кёя, конфликтовавший абсолютно со всеми, бросил свой флот и каким-то таинственным образом затесался в ряды братьев и сестер.
А потом каким-то совсем уж мистическим слухом облетел Амбер, что началась неявная война между королем и кровными принцами.
Вероятно, без тумана близнецов Мукуро и Курому тут не обошлось, но Гокудера не хотел об этом думать. У него был лишь один приоритет в жизни - сила - и все остальное просто отталкивалось от этого, имея в корнях простую систему важности: либо да, либо нет.
А еще в груди свернулась тяжелая ядовитая змея страха, что было совсем уж нехарактерно для Гокудеры. Страх, опаска, размышления о правильности - это минуло взрывного брата Тсуны стороной, выбрав своим вместилищем характер младшего. Но Гокудера боялся, и сам себе не хотел признаваться, что боится.
Не сдержавшись, он отправился в Хаос - после Ямамото, просто чтобы узнать, можно ли там стать сильнее, чтобы выбить дурь из головы брата.
Это было похоже на всеохватывающий огонь, непрерывно обтекающий тело, и проникающий куда-то в сердце и разум, наполняющий резкой паникой и сухой ясностью сознание. Мир катился куда-то в тартарары, и пейзажи сменялись с такой скоростью, что сливались в одну полосу бесконечного северного сияния над бездорожьем этого выжженного дотла места.
Пламя принимало разные формы и лица, обвивало горячими руками и шептало на ухо пошлые сладкие фразы, вызывая дрожь в коленях от таких смелых желаний и слов.
Пот шипел и вскипал на коже, испаряясь и оставляя алые волдыри боли, и казалось, что ты начинаешь гореть заживо, навсегда оставаясь в этой адской бездне.
Где-то в потоке беспамятного бреда Гокудера вдруг заметил, что идет по дороге, и эта дорога течет и меняется под ногами, и он сам меняется вместе с ней. Вопросы всплывают в уме, преследуя и хватая клыкастыми словарными пастями, и он отвечает, не меняя себя, и, сбрасывая вопросы как ветхую кожу, идет дальше.
В центре урагана, где воцарилось затишье, Гокудера понял, что обрел что-то важное и необходимое, как дыхание, и это тяжелое тревожное понимание кованой цепью обернулось вокруг сердца, стянув и заперев под собой все порывы, желания и мечты.
Он захотел разбить Амбер и уничтожить Путь, полить его кровью семьи, и в тот же миг он испугался своих желаний, это было выше него - причинить вред семье.
Гокудера мог взрываться, кричать, размахивать руками и спорить до умопомрачения, бить Ямамото книгами по пустому затылку, ехидствуя, что, может, хоть при таком способе кусочки информации перейдут в мозг тупого братца.
В этот момент случилось второе озарение, и цепь, сковавшая сердце, лопнула, разлетевшись морем огненных искр, и Гокудера четко осознал, что бывшие светлые дни семьи не вернутся никогда.
То, что осталось пеплом печали осело на душу, добавив горьких складок в уголках губ и морщинок меж бровей.
Конец семьи для Гокудеры был равен концу Амбера, и он забил свои страхи и прозрения глубоко в подсознание, избегая даже думать об этом.
Неважно как и неважно, что думают старшие, он не остановится, пока не вернет тупого брата Ямамото обратно в семью, потому что это имеет значение не только для Тсуны.
Младший, опечаленный событиями, раз и навсегда решил, что это его вина - ведь это он послал Ямамото в ту поездку в Хаос. Младший - простой, как бракованная монетка. Какой стороной ни кинь - выйдет одно и тоже.
Гокудера знал, что должен защищать младшего, хотя бы от его собственных угнетающих мыслей, и стремился обратно в Амбер. Все они были неразрывно связаны с этим миром, истинное отражение притягивало их как магнит, зачаровывая своими изящными шпилями, поражая размахом архитектурного вольнодумия, пригвозживая к лазури неба, окрашивая его королевской пурпурной кровью на ое буйствующего заката.
Красивее Амбера нет места нигде, и каждый из них хоть в тайне, но тосковал по дому.
Гокудера понимал, что Хаос изменил Ямамото, и что тот просто не справился с этим в одиночку, ему не хватило сил, и Гокудера чувствовал закипающую обиду-злость: как можно быть таким слабаком! Как можно проиграть сгустку энергии, не имеющему даже формы в этом мире, только стелющемся узором под ноги.
Гокудера вновь сбежал от виноватого взгляда младшего, отправившись по отражениям, везде ввязываясь в драки, нещадно проверяя свою силу, испытывая свою прочность до последней капли воли.
Три ножевых, два перелома, несчетное количество синяков - воля оказалась крепче тела, и Гокудера был в какой-то мере доволен собой. Осталось только укрепить эту хлипкую основу из костей и мяса, чтобы она не подвела в самый ответственный момент.
Ах, да, еще надо проскочить домой как-нибудь мимо бдительного ока старших, чтобы не привлечь внимания Тсуны.
Наверное, вырубить Ямамото в одиночку - и то более выполнимая задача.
Король предавался меланхолии, рассматривая портреты своих братьев и сестер, изображенных на картах. Козыри загадочно поблескивали в отсветах каминного пламени, и казалось, что вся семья вместе, подмигивает и валяет привычного дурака.
Виноград таял на губах, и, кажется, Ямамото начал понимать, за что его так любил один из приближенных отца. Карты, перемешавшись, вновь замерли в руках. В середине, как обычно, оказался козырь взрывоопасного Гокудеры.
Он был совсем не таким опасным, как Кёя или близняшки Мукуро-Курому, но головной боли создавал в разы больше и организованнее.
А еще он был самым близким в прошлом, и человеческая сущность вместе с королевской кровью давали о себе знать, тянулись к этому принцу, пытаясь вернуть что-то ушедшее безвозвратно.
Память, беспринципная тварь, с садизмом палача подкидывала в огонь сожалений новые и новые моменты прошлого: прогулки всеми, посиделки в главной зале, игры в создание самого красивого отражения, первые драки за одну и ту же девушку, и первые поцелуи - тайком друг от друга, чтобы потом похвалиться в собственной смелости.
Теперь, когда нити прошлого порвались с хрупким звоном, время остановилось, и жизнь потеряла часть привлекательности. Все стало "не так". Нет, сожалеть не приходилось - работа над бумагами, прошениями, рассмотрениями жалоб и прочая придворная круговерть сжигала большую часть дня и вечера.
Ночь же оставляла короля наедине с мыслями и переживаниями. Та ледяная броня, в которую Хаос погрузил его сердце, начинала потихоньку оттаивать, и вместе с этим приходило понимание ужаса, сотворенного своими руками, и только король порывался опустить руки и сдаться на милость семьи, как что-то внутри упиралось, излучая холод, и вставало в горле ледяным комком, и мир вновь обретал ровные синие тона. Семья теряла отточенную остроту клинка, и прошлое пряталось по углам, шелестя тенями и платьями.
Ямамото понимал каким-то шестым чувством, силой крови, что партия, разыгранная между Хаосом и Путем уже близится к завершению и все ставки сделаны, осталось лишь вскрыть карты.
У кого окажется флэш-ройал, тот и прав. Гокудере бы понравился такой ответ.
"Ты меня слышишь, Гокудера?"
В мире, где он завис, плескались в синеве неба десять разномастных солнц, маленьких и крупных, цветных, как детские карамельки, и таких же притягательных.
"Где ты?"
Ветер шепчет следами по песку - "везде".
"Найди".
Это еще одна игра, древняя, как Амбер, и такая же притягательная.
В этом мире пляшут горизонты, и земля вращается с головокружительной быстротой, и тут нельзя задерживаться. Они бегут по отражениям, снимая слой за слоем, виток за витком, один догоняет второго, или наоборот, это естественный порыв.
Гокудера не любит убегать или прятаться, но этот случай - особенный. Ямамото считается, что гонится за ним, а на самом деле Гокудера ловит Ямамото.
По барханам скатывается буран красного песка, и мир листается страницей книги, перешагивая в дымку спящей прерии, в логово львов и влажной травы по колени.
Горы изменяются, приобретая прямоугольную форму, и вписываясь в стандартную евклидову геометрию, и вокруг расстилается сияющий огнями город.
"Нашел",- стучит сердце.
Тот, кто жил в этом измерении, донельзя похожий, с такой же бесшабашной улыбкой и слетающей крышей, был убит вместо своей истинной формы, чтобы удовлетворить чужую жажду крови.
Ямамото мечется, пытаясь освободиться от гнета цепей, они рвут и тянут в разные стороны. В такой миг забываешь, что самое важное это колкие глаза цвета незрелой айвы, в которых видна и насмешка и поддержка. Понимание, что он не стал бы разрываться и мучиться в неизвестности, бьет под дых соленым морским ветром, и мир вновь вращается калейдоскопом, спеша по четким пылающим следам, оставленным Гокудерой.
Тонкие лепестки миров расходятся по швам, пробитые двумя четкими пулями в сердце. Амбер принимает финальный этап погони, и игра близится к завершению. Пристань, темная вода, плещущая водой как руками утопленников, запах рыбы и водорослей. Под ногами скрипят рассохшиеся доски, и воздух доносит чужое дыхание эхом собственного.
Тот, что так долго оставался лишь картинкой в колоде, стоит напротив, и слова стрянут в горле, и уже не хочется убивать.
Чего стоит просто сесть рядом, спокойно обсудить ситуацию - как, как они, братья, до такого дошли?! Ведь они должны защищать Тсуну, держать в руках Амбер, сотворять реальности для кого-то, кто пройдет по ним потом, держа огонь в руках.
Кажется, Гокудера тоже не понимает, как оказался втянут во все это. На его скуле - подживающий синяк, а левая рука покрыта бинтами. Он смотрит с горькой и злой печалью, словно зная, что должен сделать, но не решаясь на этот шаг.
Вообще, это было бы смешно, если бы не было так грустно - мир, наверное, сошел с ума, если Гокудера вдруг заболел нерешительностью.
А вот самому Ямамото совсем не до смеха. Один шаг между ними преодолен с легкостью и грациозностью хищника, настигающего добычу.
Отступать некуда - сзади лишь вода, залитая белой лунной дорожкой.
Свет и тень мешаются в палитре полночи, и синие густые мазки ложатся на небо, и пурпур красит кромку леса, вычерчивая макушки гор. Дышать просто, и голова кругом от какого-то нового, до этого не испытанного чувства.
С хрустом ломающегося льда рушится чужая воля, и откуда-то взявшаяся решительность позволяет коснуться неподатливых губ. Поцелуи с Гокудерой - это тоже борьба за первенство. Даже тут он не расслабляется, привычно худой и угловатый, как вечный подросток, и откровенный в своих желаниях. Гокудера не из тех, кто ходит вокруг и около. Он злой, кусучий и дикий, как кот из Арденского леса. Поймать его можно разве что на слабо, и тогда он расшибется об стену, но докажет, что справится.
Признание чьей-то власти над собой - для Гокудеры это непривычная роскошь и совсем уж дикость - потому что разделять и властвовать вдруг решил Ямамото.
Теплый.
Гокудера не сопротивляется..ну, так, не сильно, пара тычков в живот почти не ощутимы, а бинты и боль на лице дают знать о себе.
Ямамото утягивает Гокудеру вниз, не переставая целовать, теряя нити реальности. Доски скрипят от поспешных неловких движений. Грудь и левое плечо Гокудеры темны от синяков и ссадин, и он шипит, когда Ямамото, словно почувствовав, что сегодня "можно", проводит языком по ноющим ранам. Слабый привкус крови пьянит, и в голове становится невесомо-пусто. Вся тяжесть скапливается внизу живота, нагнетая темный тягучий жар желания. Гокудера, бессовестный кот, трется бедрами, словно так просто выпутать его из этих грубых штанов и хитрых защелок на ремнях. Глаза пристально и хищно следят за движениями пальцев, словно выжидая, когда появится момент, чтобы клыки впились в чужое горло.
Ночь выкладывает из звезд белые мандалы, воспевая на языке жгучего Востока страстные сказки о любви, и песок сыплется в часах Вечности, смешиваясь с пролитой кровью.
У Гокудеры сухая кожа, солоноватая на вкус, и очень чуткая к чужим касаниям. Он хрипло и сдавленно стонет, ощущая беспорядочные поцелуи Ямамото, и изумленно охает, поняв, что останавливаться тот не собирается, и здоровой рукой сжимает в пальцах горсть черных волос. Сила проявлена слишком поздно, потому что теперь доминирует не он. Ямамото лижет и целует, дразня мягкими прикосновениями, и эта нежность слишком давит на виски. Тому, кто ожидал грубой власти, остается лишь до крови кусать губы и медленно сходить с ума, плавясь под неумелыми, но такими уверенными ласками.
Гокудера хочет врезать слева, но, как назло, рука в бинтах, и не слушается. Это снова больше бой, чем любовь.
Под коленями оказываются неровные шершавые доски, ладони упираются в холодное влажное от морских брызг дерево. Ямамото, кажется, пытается свести с ума, щекоча горячим языком ягодицы. Гокудера нетерпеливо шипит, прогибается, почти припадая к доскам пристани. Эти редкие моменты подчинения больше похожи на бунт, и, поцеловав меж упругих крепких ягодиц, Ямамото наконец отстраняется и расстегивает свои штаны. Гокудера замирает, поглядывая недовольно и подозрительно из-за арки локтя, и его губы шевелятся, что-то бормоча.
Ожидаемая боль приносит облегчение обоим. Все как прежде - хотя и более интимно - между ними. Ямамото снова становится как растерянный ребенок, боясь причинить вред, но не желая останавливаться. Гокудера привык ломать тело, и боль для него почти родная сестра. Еще одна стена взаимного недопонимания, которая дает трещину. Ямамото двигает бедрами, и Гокудера рвано всхлипывает, подаваясь навстречу. Чем бы это не являлось, любовью назвать такое было сложно.
С момента финиша не было сказано ни слова. Гокудера застонал, прижимаясь лбом к руке, чувствуя, как жар расходится волнами по телу, сжигая изнутри. Он ощущал Ямамото, знал, что тот сделает и где коснется, и реагировал с той открытостью, что часто пугала. От запаха разгоряченных тел шла кругом голова.
Мысли скакали как цветные картинки пустыни Наска, высеченные в голове - погоня, игра, ночь, любовь. Одно не вязалось с другим, но являлось абсолютно и непогрешимо истинным.
Гокудера стонал от удовольствия, шипел и требовал что-то от Ямамото. Король был на грани нервного срыва и оргазма.
Что-то запретное, пусть и сладкое, упало ему сегодня в руки, и этот плод истекал соком и ядом.
Вскрикнув чуть громче и тоньше, чем прежде, Гокудера резко дернул бедрами и замер, задрожав. Король получил разрядку секундой позже, почувствовав, как горячая узость родного тела обхватывает его плоть.
Далее шло молчание. Одежда, неловкие и угловатые касания, которые Гокудера с упорством отвергал, и которые Ямамото не спешил дарить.
Вроде бы нужно что-то сказать, но слова стынут в горле. Гокудера, настороженный и готовый взорваться в любую минуту, с опаской приближается к королю и вырывает у него последний поцелуй. Губы пахнут виноградом, и это совсем не то чувство, которое хотелось бы запомнить Гокудере.
Ямамото совершенно растерян. Он не хотел заканчивать вот так, сумбурно и наперекосяк, и этот дикий секс, и что-то запредельное рядом с ним... Сказать что-то?
Дикий кот прижал уши и оскалил клыки. Он сейчас готов к атаке, но предпочтет сбежать, чтобы подумать наедине. Ямамото помнил эту привычку, и Гокудера не разочаровал его. Движение отражений было почти незаметным, лишь миг - и желтыми искрами тлеющего пламени осыпалась воронка мерцающего ухода.
Гокудера ушел, оставив после себя растрепанную книгу чувств с вырванными листами.
Вернувшись в замок, Ямамото еще раз все обдумал, оглушенный произошедшим, и понял, что был неправ. Они не занимались сексом. Секс - это что-то из науки, холодное и щелкающее кнопками, как рулеткой. Любовь - через боль и борьбу. Наверное, это единственный доступный Гокудере метод любви и подчинения.
Оставалось верить, что он не вычеркнет этот вечер из памяти, и не станет винить кого-то в произошедшем. Хотя почему не станет... Вздохнув, король завернулся в одеяло, почувствовав навалившуюся на плечи тяжесть длинного дня-пути. Если это Гокудера, то винить он будет, и непременно - Ямамото.
В ту ночь младший не спал и лежал, глядя на звезды в окне, предаваясь привычным и родным размышлениям о собственной никчемности. То, что все за него решают братья, не обсуждалось и вообще не являлось вопросом для обсуждений. Раньше Тсуна принимал это как должное, он и до их пор воспринимал такое отношение к себе как единственно верное. Но Кёко... Ради нее Тсуна был готов измениться хоть во все стороны света разом.
И сегодня плотина прорвалась. Тсуне перехотелось быть пешкой в руках старших братьев, и он не хотел выслушивать утешения и уверения Гокудеры, что все будет хорошо, хотя по наглым зеленым глазам видно - ничего не хорошо и ничего уже не будет.
Поворочавшись, Тсуна так и не нашел ответа на терзающие вопросы. Гокудера, долечивающий переломы, спал в соседней комнате. Будить его не хотелось, да и видеть тоже.
Вернувшись пару дней назад из очередного пробега по отражениям, Гокудера замкнулся в себе, как ракушка, и перестал общаться с окружающими. Для него это было вполне нормально, но создавало проблемы для младшего, вынужденного решать все проблемы вместо депрессирующего помощника.
Наконец, не выдержав внутричерепного давления бесполезных мыслей, Тсуна встал с кровати, накинул поверх пижамы халат и вышел на кухню, налил себе стакан воды прямо из-под крана.
Пока по горлу лилась обжигающе холодная жидкость, в голове Тсуны зрел простой, но гениальный план. Он не обольщался на счет своих сил, но знал, что это вполне ему по плечу.
Ему - и Кёко.
Она тоже не спала, может, седьмым чувством света уловив, что с младшим все не в том порядке.
Он молча накинул ей на плечи халат и взял за руку. В этот миг отражения сместились, и тонкие линии слоев раз за разом замельтешили перед глазами. Кёко молчала, словно знала, что так и будет. Тсуна наблюдал за мирами, как за листами книги, разыскивая ту самую фразу-строчку, ради которой пустился в путь. Это было одним из самых близких пластов к Амберу. Тяжелые плотные края мира почти не поддавались, но такие маленькие и невесомые, они могли проскользнуть в любую щель.
Все громады вокруг давили и пугали, но Тсуне было некуда отступать. Чем дальше от Амбера, тем проще и безболезненней работать с отражениями. Самые близкие слои были тяжелы и неподъемны, как огромные часовые механизмы, размеренно вращающие шестеренки.
Кёко крепче сжала ладонь младшего, словно обещая помочь. Тсуна был готов все снести на своем пути, лишь бы эта светящаяся ладошка никогда не покидала его пальцев.
Наверное, Гокудера или Ямамото без проблем бы догнали его и вернули обратно. Но Ямамото теперь чужой и непонятный, сошедший с ума и лакированных картинок из книги про дальние миры. А Гокудера... Гокудера поймет и не станет его ловить. Гокудера сам знает, что ему делать. Шахматное поле потеряло одну из ключевых фигур, пусть и самую слабую. Теперь остается лишь бездумно атаковать, надеясь, что хоть один удар но достигнет цели.
Взгляд Кёко был сосредоточен. Наверное, она смотрела в то будущее, куда они сбегали от рутинных обязательств.
Побег - это слабость. Но кроме побега у Тсуны не было ни одного варианта.
- Мы справимся,- впервые за ночь прошептала Кёко, и невесомо ступила на траву, укрывшую поляну, где они оказались.
Атмосфера была той еще. Рвать глотки и пускать кровь - вот так. Гокудера ушел.
Братья и сестры, обеспокоенные потерей центрального козыря в лице младшего, сцепились между собой. Тсуна, трусливый и опасливый, был той силой, что могла объединить их всех в одну семью, но без Тсуны, улепетнувшего от ответственности, эта лодка затонула из дрязг и ссор.
Гокудера тоже сбежал, только он сбежал по-особенному, туда, куда ему виднее. Дворец Амбера сиял янтарем крыш и рассветное солнце купало его в лучах, лаская трепетным нежным огнем, и небо сияло белыми облаками как чешуей серебристой рыбы, и весна читалась на любом лице.
Гокудера даже не умел делать вид, что проигрывает. Это было проблематично, но даже повиснув, как распятый бог одной из религий отражений, между двух стражников, Гокудера не мог выглядеть проигравшим.
Ямамото появился как черт из табакерки, и стражники исчезли послушными тенями.
Под глазами Ямамото залегла тревога.
- Как это воспринимать?
- "Я сдаюсь"?- ухмыльнулся Гокудера, потирая ноющие запястья,- Я всего лишь зашел в гости.
- О той ночи...
- Какой еще?- дернул плечом Гокудера, моментально потеряв самообладание,- Заткнись, тупой! Ничего не было, тебе просто приснилось!
Ямамото улыбнулся с долей облегчения - Гокудера есть Гокудера, его не переделать. Подошел и сел рядом, посмотрев на линию гордого подбородка и острого носа. Как всегда, на щеке был наклеен пластырь, и подживал новый синяк. Порой дикий кот просто не знал, когда надо останавливаться.
- Тсуна сбежал,- как ни в чем не бывало сообщил Гокудера и непринужденно рассмеялся,- Ожидал такой финт?
- Правда?- удивленно переспросил Ямамото и коснулся пальцами плеча брата,- Совсем сбежал?
- Совсем,- кивнул Гокудера, резко оборачиваясь, и выхватывая из-под бинтов на левой руке плоский узкий стилет. Ямамото вскинул руку в защитном жесте, но Гокудера целился не в лицо и не в грудь. Кривой удар, похожий на одну из быстрых атак Ямамото - со сменой рук - в шею. Брызнула кровь, густой алый фонтан под давлением в 120 на 80.
Гокудера отрывисто выдохнул, словно боясь пошевелиться, и опустил взгляд. На животе расплывалось темное пятно, кровь сочилась из раны, стекая аккуратными ровными струйками за пояс черных штанов. Рука Ямамото на рукояти кинжала дрожала.
- Я бы и так сдох,- хмыкнул Гокудера, чувствуя головокружение и слабость в ногах,- Думаешь, мне бы дали пронести оружие?..
Левая рука, вновь повисшая плетью, зияла на запястье темной кровавой раной. Стоило представить, как без колебаний рука рассекает кожу, отодвигает мышцы и отделяет от костей, вводит узкое лезвие и притягивает кожу обратно, закрывая разрез. Как ноет и пульсирует рука, и как болезненно было перенести стальной захват стражника на запястьях...
Ямамото почти не дышал. Кровь теплая, на руках и на шее. В последний миг, он просто хотел прикоснуться к близкому теплу, но перед глазами тоже стояла кровь. Почему...почему он хотел это разрушить? Зачем ударил в ответ?..
Слова как искры, срывались с губ и поднимались вверх, растворяясь во всепрощении небес, превращаясь в сияние вечного Амбера, становясь частью Пути и порядка.
Эту партию Хаос проиграл. Шах и мат.
@темы: Ямамото/Гокудера, фест С, фанфикшен
-
-
05.03.2012 в 10:28Спасибо, автор, я расчувствовался. Очень понравилось.
-
-
05.03.2012 в 16:18хорошо что вместе умерли.
сомнительное "хорошо", конечно)) но по-другому как-то...не представляется)
-
-
05.03.2012 в 19:40Спасибо за исполнение)
-
-
08.03.2012 в 02:13